Был сух в кости хром носил в левом ухе серебряную
С тех пор и пошла турецкая кровь скрещиваться с казачьей. Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному – Турки.
Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз беспечным своим видом, придавая и ему вид самодовольный и зажиточный.
Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену.
Старший, уже женатый сын его Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое.
Дуняшка – отцова слабость – длиннорукий, большеглазый подросток, да Петрова жена Дарья с малым дитем – вот и вся мелеховская семья.
II
Редкие в пепельном рассветном небе зыбились звезды. Из-под туч тянул ветер. Над Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры серой безголовой гадюкой. Левобережное Обдонье, пески, ендовы, камышистая непролазь, лес в росе – полыхали исступленным холодным заревом. За чертой, не всходя, томилось солнце.
В мелеховском курене первый оторвался ото сна Пантелей Прокофьевич. Застегивая на ходу ворот расшитой крестиками рубахи, вышел на крыльцо. Затравевший двор выложен росным серебром. Выпустил на проулок скотину. Дарья в исподнице пробежала доить коров. На икры белых босых ее ног молозивом брызгала роса, по траве через баз лег дымчатый примятый след.
Пантелей Прокофьевич поглядел, как прямится примятая Дарьиными ногами трава, пошел в горницу.
На подоконнике распахнутого окна мертвенно розовели лепестки отцветавшей в палисаднике вишни. Григорий спал ничком, кинув наотмашь руку.
– Гришка, рыбалить поедешь?
– Чего ты? – шепотом спросил тот и свесил с кровати ноги.
– Поедем, посидим зорю.
Григорий, посапывая, стянул с подвески будничные шаровары, вобрал их в белые шерстяные чулки и долго надевал чирик, выправляя подвернувшийся задник.
– А приваду маманя варила? – сипло спросил он, выходя за отцом в сенцы.
– Варила. Иди к баркасу, я зара́з.
Старик ссыпал в кубышку распаренное пахучее жито, по-хозяйски смел на ладонь упавшие зерна и, припадая на левую ногу, захромал к спуску. Григорий, нахохлясь, сидел в баркасе.
– Куда править?
– К Черному яру. Спробуем возле энтой ка́рши, где надысь сидели.
Баркас, черканув кормою землю, осел в воду, оторвался от берега. Стремя понесло его, покачивая, норовя повернуть боком. Григорий, не огребаясь, правил веслом.
– Гребани, что ль.
– А вот на середку выберемся.
Пересекая быстрину, баркас двинулся к левому берегу. От хутора догоняли их глухие на воде петушиные переклики. Чертя бортом черный хрящеватый яр, лежавший над водой урубом, баркас причалил к котловине. Саженях в пяти от берега виднелись из воды раскоряченные ветви затонувшего вяза. Вокруг него коловерть гоняла бурые комья пены.
– Разматывай, а я заприважу, – шепнул Григорию отец и сунул ладонь в парное зевло кубышки.
Жито четко брызнуло по воде, словно кто вполголоса шепнул – «шик!». Григорий нанизал на крючок взбухшие зерна, улыбнулся.
– Ловись, ловись, рыбка большая и малая.
Леса, упавшая в воду кругами, вытянулась струной и снова ослабла, едва грузило коснулось дна. Григорий ногой придавил конец удилища, полез, стараясь не шелохнуться, за кисетом.
– Не будет, батя, дела… Месяц на ущербе.
– Серники захватил?
– Ага.
– Дай огню.
Старик закурил, поглядел на солнце, застрявшее по ту сторону коряги.
– Сазан, он разно берет. И на ущербе иной раз возьмется.
– Чýтно, мелочь насадку обсекает, – вздохнул Григорий.
Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом. Зернистые брызги засеяли баркас.
– Теперя жди! – Пантелей Прокофьевич вытер рукавом мокрую бороду.
Около затонувшего вяза, в рукастых оголенных ветвях одновременно выпрыгнули два сазана; третий, поменьше, ввинчиваясь в воздух, настойчиво раз за разом бился у яра.
* * *
Григорий нетерпеливо жевал размокший конец самокрутки. Неяркое солнце стало в полдуба. Пантелей Прокофьевич израсходовал всю приваду и, недовольно подобрав губы, тупо глядел на недвижный конец удилища.
Григорий выплюнул остаток цигарки, злобно проследил за стремительным его полетом. В душе он ругал отца за то, что разбудил спозаранку, не дал выспаться. Во рту от выкуренного натощак табаку воняло припаленной щетиной. Нагнулся было зачерпнуть в пригоршню воды, – в это время конец удилища, торчавший на пол-аршина от воды, слабо качнулся, медленно пополз книзу.
– Засекай! – выдохнул старик.
Григорий, встрепенувшись, потянул удилище, но конец стремительно зарылся в воду, удилище согнулось от руки обручем. Словно воротом, огромная сила тянула вниз тугое красноталовое удилище.
– Держи! – стонал старик, отпихивая баркас от берега.
Григорий силился поднять удилище и не мог. Сухо чмокнув, лопнула толстая леса. Григорий качнулся, теряя равновесие.
– Ну и бугай! – пришептывал Пантелей Прокофьевич, не попадая жалом крючка в насадку.
Взволнованно посмеиваясь, Григорий навязал новую лесу, закинул.
Едва грузило достигло дна, конец погнуло.
– Вот он, дьявол!.. – хмыкнул Григорий, с трудом отрывая от дна метнувшуюся к стремнине рыбу.
Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода. Пантелей Прокофьевич перебирал обрубковатыми пальцами держак черпала.
– Заверни его на воду! Держи, а то пилой рубанет!
– Небось!
Большой изжелта-красный сазан поднялся на поверхность, вспенил воду и, угнув тупую лобастую голову, опять шарахнулся вглубь.
– Давит, аж рука занемела… Нет, погоди!
– Держи, Гришка!
– Держу-у-у!
– Гляди, под баркас не пущай!.. Гляди!
Переводя дух, подвел Григорий к баркасу лежавшего на боку сазана. Старик сунулся было с черпалом, но сазан, напрягая последние силы, вновь ушел в глубину.
– Голову ему подымай! Нехай глотнет ветру, он посмирнеет.
Выводив, Григорий снова подтянул к баркасу измученного сазана. Зевая широко раскрытым ртом, тот ткнулся носом в шершавый борт и стал, переливая шевелящееся оранжевое золото плавников.
– Отвоевался! – крякнул Пантелей Прокофьевич, поддевая его черпалом.
Посидели еще с полчаса. Стихал сазаний бой.
– Сматывай, Гришка. Должно, последнего запрягли, ишо не дождемся.
Собрались. Григорий оттолкнулся от берега. Проехали половину пути. По лицу отца Григорий видел, что хочет тот что-то сказать, но старик молча поглядывал на разметанные под горой дворы хутора.
– Ты, Григорий, вот что… – нерешительно начал он, теребя завязки лежавшего под ногами мешка, – примечаю, ты, никак, с Аксиньей Астаховой…
Григорий густо покраснел, отвернулся. Воротник рубахи, врезаясь в мускулистую прижженную солнцегревом шею, выдавил белую полоску.
– Ты гляди, парень, – уже жестко и зло продолжал старик, – я с тобой не так загутарю. Степан нам сосед, и с его бабой не дозволю баловать. Тут дело могет до греха взыграть, а я наперед упреждаю: примечу – запорю!
Источник
Литературная викторина по роману М.Шолохова “Тихий Дон”.
1. Узнайте литературного героя по его описанию.
– Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру, на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нём вороной масти борода и волосы.
(Пантелей Прокофьевич Мелехов.)
– Такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. (Григорий Мелехов.)
– Верхняя губа у неё пухловата, свисает над нижней козырьком. На правой щеке, пониже скулы, лепится коричневая родинка, а на родинке два золотистых волоска. (Наталья Коршунова.)
– В гневе доходил до беспамятства… Часто горячится (и тогда “пыхтит и наливается бураковым соком”); во время общей пляски “вместо ног у него плясали губы, не находившие себе покоя…”. (Пантелей Прокофьевич Мелехов.)
– Среднего роста, худощав, близко поставленные к мясистой переносице глаза светлели хитрецой; часто улыбается, но косая поперечная морщина, рубцевавшая … лоб, двигалась медленно и тяжело, словно изнутри толкаемая холодом каких-то скрытных мыслей. (Иосиф Штокман.)
– Невысокий казак с неморгающим взглядом зеленоватых глаз и густой растительностью на тыльной стороне ладоней; обращают на себя внимание твёрдо загнутые челюсти, манера говорить недосказано, с улыбкой, зажатой в твёрдом углу губ. (Илья Бунчук.)
– Из узеньких щёлок жёлто маслятся круглые с наглинкой глаза. Зрачки – кошачьи, поставленные торчмя, оттого взгляд … текуч, неуловим; походка увалистая, напоминает о волчьей породе. (Митька Коршунов.)
– “… кинул на снег папаху, постоял, раскачиваясь, и вдруг скрипнул зубами, страшно застонал и с исказившимся лицом стал рвать на себе застёжки шинели”. (Григорий Мелехов.)
2. Какому персонажу принадлежат следующие слова:
“ У тебя хоть дети есть, а он у меня один на всём белом свете! Первый и последний…” (Аксинья.)
“Одной правды нету в жизни. Видно, кто кого одолеет, тот того и сожрёт. А я дурную правду искал. Душой болел, туда-сюда качался”. (Григорий Мелехов.)
3. Закончите фразу:
– Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветёт поздняя… (бабья любовь.)
4. Кто из героев романа, похоронив параличного отца, он со щербатого рубля повёл дело. Начал скупать по хуторам щетину и пух. Лет пять бедствовал, жулил и прижимал казаков окрестных хуторов на каждой копейке… Женился на дочке полусумасшедшего попа, взял немалое за ней приданое и открыл мануфактурный магазин. (Сергей Платонович Мохов.)
5. В завалюхе Лукешки – косой после долгого отсева и отбора образовалось ядро в десять казаков. Кто? был сердцевиной, упрямо двигался он к одному ему известной цели. Точил, как червь древесину, нехитрые понятия и навыки, внушал к существующему строю отвращение и ненависть.
(Иосиф Штокман.)
6. Кто поражал Григория “какой-то чистой внутренней красотой”. (Наталья.)
7. “Как ты, батюшка, славный тихий Дон, ты кормилец наш…” Если Дон – не только название, но и имя, то каким должно быть отчество? (Иванович.)
8. Кто слыли первыми богачами в хуторе Татарском? (Коршуновы.)
Источник
«Где Вы жили в Москве, будучи гимназистом?»
Ответ был такой:
«На Плющихе, в Долгом переулке»21.
Следующий вопрос звучал так:
«Где Вы жили после приезда в Москву в 1922 году?»
Ответ был следующий:
«Там же, где и первый раз, в Долгом переулке на Плющихе»22.
Л. Колодный нашел дом, в котором еще гимназистом, а потом семнадцатилетним юношей жил в Москве Шолохов, нашел людей, у которых его отец снял для сына комнату. Приютила маленького Мишу семья А. П. Ермолова, учителя подготовительного класса гимназии Шелапутина, где Михаил Шолохов учился вместе с сыном Ермолова Александром. Сохранились фотографии тех лет, запечатлевшие будущего писателя вместе с его школьным товарищем, которого писатель навещал в Долгом переулке в довоенные и послевоенные годы.
Вот по какому адресу поселил писатель непутевую Лизу Мохову в Москве, но потом не захотел отдавать ей дорогой сердцу адрес и вычеркнул его.
И еще один адрес в Москве, неразрывно связанный с собственной его биографией, передал Шолохов своим героям: Колпачный переулок, дом 11, где размещалась глазная лечебница доктора Снегирева.
После ранения Григория Мелехова привезли в Москву: «Приехали ночью… Врач, сопровождавший поезд, вызвав по списку Григория и указывая сестре милосердия на него, сказал:
— Глазная лечебница доктора Снегирева! Колпачный переулок» (2, 377).
Именно по этому адресу в глазлечебницу Снегирева девятилетним мальчиком привозил Михаила Шолохова отец. Кто, кроме него, мог написать этот, столь памятный ему адрес в рукописи «Тихого Дона»?
ИСТОРИЯ РОДА МЕЛЕХОВЫХ
Текстологическая работа, в той своей части, цель которой — установление авторства (атрибуция) или прояснение проблемы авторства, разоблачение подделок и литературных мистификаций, в силу своих функциональных задач, отлична от обычной текстологической работы, связанной с установлением текста и подготовкой его к изданию в академических собраниях сочинений. Здесь особую роль приобретает исследование генезиса текста, истории его замысла, возникновения, а потом уже — последующего развития. Этим же целям служит и конкретно-исторический комментарий, без которого в подобного рода работе не обойтись.
Анализ истории текста романа «Тихий Дон» на материале рукописи первых двух книг может быть дополнен наблюдениями иного рода, также имеющими большое значение для прояснения проблемы авторства.
Для анализа генезиса текста и его развития крайне важны авторские заметки на полях рукописи, которых немало. В большей своей части они носят прогностический характер, то есть содержат в себе пожелания и указания, касающиеся последующего развития действия, которые автор дает самому себе. Автор на много страниц вперед предвидел, определял развитие действия романа, изменения в судьбах своих героев. Ретивые «антишолоховеды», незнакомые с рукописью «Тихого Дона», априори объявили рукопись плодом рук некоего «переписчика». Вот почему так важно исследовать характер рукописи и авторской правки в ней, включая вставки, добавления, маргиналии на полях — с тем, чтобы прояснить, является ли обнаруженная рукопись всего лишь копией чужого текста или же — авторским черновиком романа, рождавшимся в муках творческого поиска.
С этой точки зрения немалое значение имеет уже тот факт, что главы черновика первой части «Тихого Дона» почти все размечены на полях рукописи по дням их написания.
Вопреки утверждениям «антишолоховедов», будто ничего не известно о «творческом распорядке» в работе Шолохова над романом «Тихий Дон», рукопись воссоздает его визуальную картину, которая полностью подтверждает те свидетельства автора о ходе работы над романом, которые высказывались писателем на протяжении всей его жизни.
Заметки на полях позволили нам установить точные даты начала работы Шолохова над «Тихим Доном», совпадающие с его неоднократными письменными и устными свидетельствами: осень 1925 г. — первый приступ к «Тихому Дону», ноябрь 1926 г. — начало интенсивной работы над окончательным вариантом романа.
Проставленные на полях даты работы Шолохова над главами первой части романа свидетельствуют, с какой интенсивностью шла эта работа, начавшаяся 8 ноября.
Как было показано выше, 15 ноября 1926 г. Шолохов открывает для себя новое начало «Тихого Дона», ставшее классическим, пишет главу 1А, начинающуюся словами «Мелеховский двор — на самом краю [станицы] хутора…». За этим последовала серьезная работа по уточнению первоначального замысла и биографий его героев.
После того, как 15 ноября Шолохов практически заново — уже в третий раз — начал писать свой роман с главы 1А, 16 ноября он пишет новую главу, обозначенную цифрой 2А («А» добавлено красным карандашом), принципиально важную для нас. Ее текст, позже коренным образом переработанный, был зачеркнут синим карандашом, и в значительной своей части не вошел в перебеленный текст романа и в книгу, хотя он посвящен важной теме — истории рода Мелеховых. Приведем его полностью, соотнося с новыми беловым и книжным вариантами (жирно выделены совпадения текста в этих источниках).
Черновой текст
«Мелеховские бабы [как-то] мало родили казаков, все больше девок. Потому, как был [на краю] в станице один двор Мелеховых, так и остался. Еще Пантелей прирезал к усадьбе [д] с полдесятины станичной земли, [под] [и] а к нашему времени совсем изменил обличье мелеховский двор: вместо обветшалых дедовских сараишков построил теперешний хозяин — Иван Мелехов [осанистые], новые, на старом фундаменте, [срубил] поставил осанистый восьмистенный дом, покрыл железом, покрасил медянкой, срубил новые амбары; [ливады] и фруктовый сад [саженные] разрослись возле дома буйно]; и по хозяйскому заказу вырезал кровельщик из обрезков жести двух невиданной формы петухов [и] укрепил их на крышах амбаров. Это вовсе придало двору вид зажиточный и самодовольный. Точно таких вот самоуверенных жестяных петухов видал Иван [Андреевич] Семенович Мелехов проезжая со станицы мимо какой-то помещичьей экономии. Сам [старик] хозяин Иван [Андреевич] Семенович пошел в [дедову родню] Мелеховых: [был он] сухой в кости, складный вороной масти старик. [Видно от деда унаследовал] хищный [вислый по-скопчиному] нос, острые [узлы] бугры скул [обтянутых шафранной с румянцем кожей], в чуть косых прорезях глаза, черные наглые и дикие [глаза]. Был он хром на левую ногу (в молодости ушиб жеребец), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, в гневе доходил до беспамятства и как видно этим [до] раньше поры [до] и времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную морщинами, горбатую и брюзглую жену. Старший женатый сын Петро походил на мать: русый, курчавый, маленького роста, другой Григорий ходивший в парнях был на три года его моложе, но ростом больше на полголовы, вылитый отец [тот же], дочь Дуняшка тринадцатилетний нескладный подросток, длиннорукая, большеглазая. Петрова жена — вот и вся семья Мелеховых».
Беловой текст
«Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз, беспечным своим видом придавая и ему вид самодовольный и зажиточный.
Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняла на нем вороной масти борода и волосы на голове, в гневе доходил до беспамятства и, как видно этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь окутанную паутиной морщин дородную жену.
Источник
Петр Глебов и Элина Быстрицкая сыграли так, что донские казаки признали их за своих. Фото: кадр из фильма.
К юбилею классика (он родился 11 мая) практически готова очередная телеверсия романа «Тихий Дон». 10-серийную эпопею режиссера Сергея Урсуляка (зрителям знакомы его сериалы «Ликвидация» и «Жизнь и судьба») канал «Россия 1» покажет до конца этого года. По словам режиссера, он не стремился снять «собственную версию» – наоборот, старался максимально полно следовать тексту Шолохова. В ожидании премьеры мы сравнили актеров нового сериала с исполнителями ролей в «канонической» экранизации великого романа – трехсерийном фильме Сергея Герасимова 1958 года. Для пущей наглядности в кавычках приводим описания шолоховских героев по тексту «Тихого Дона».
Пантелей Мелехов (отец Григория)
«Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу».
1958: Даниил Ильченко
Старый казак получился у Ильченко необычайно колоритным. Правда, успех отчасти вышел ему боком: после «Тихого Дона» актера до конца жизни звали преимущественно на роли старых казаков и дедушек.
Даниил Ильченко (в круге). Сергей Маковецкий. Фото: кадр из фильма, Москино.
2015: Сергей Маковецкий
На первый взгляд Мелехов-старший получился у Маковецкого не таким грозным, как у Ильченко. Когда жителям Вешенской показали фрагменты будущего сериала, они высказали немало резких замечаний об игре актеров. Но Маковецкого не тронули: понравился. Кстати, на съемках актер едва не утонул: вывалился за борт лодки, когда по сценарию его герой рыбачил вместе с сыном на утренней зорьке.
Дарья (жена Петра Мелехова)
«С ленцой баба, спорченная… Румянится да брови чернит, мать ее суку».
1958: Людмила Хитяева
Герасимов встретил Хитяеву в коридоре киностудии имени Горького и с ходу предложил: «Хотите играть Дарью в «Тихом Доне»?» На съемках городская девушка научилась жать, косить. Чтобы достоверно сыграть сцену похорон мужа, актриса посетила настоящие казацкие похороны в соседней станице.
Людмила Хитяева (в круге). Анастасия Веденская. Фото: кадр из фильма, Москино.
2015: Анастасия Веденская
В послужном списке актрисы немало ролей в кино и сериалах («Ночь длиной в жизнь», «Верь мне», «Роковое наследство»). В отличие от Хитяевой – казачки кровь с молоком – ее Дарья получилась более хрупкой, женственной в современном понимании, с «дьявольщинкой».
Григорий Мелехов
«Такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Даже в улыбке было у обоих общее, звероватое».
1958: Петр Глебов
Выдающийся актер сыграл десятки ролей в кино и театре, но роль донского казака Григория Мелехова стала для него главной в карьере. К началу съемок ему было уже 40, и режиссер сомневался, осилит ли Глебов сцены, где Мелехов 20-летний. Да и внешность актера казалась Герасимову не вполне казацкой. Зато голос был подходящим. Только после проб в гриме режиссер счел, что Глебов с ролью справится. Одобрил выбор и сам Шолохов.
2015: Евгений Ткачук
Актеру 30 лет, в его послужном списке главная роль в телефильме «Жизнь и приключения Мишки Япончика», десяток сериальных ролей поменьше, а также призы за лучший дебют на театральной сцене. Как и Глебову, Ткачуку делали особый грим, главной сложностью которого был нос с горбинкой. Вполне возможно, что новый «Тихий Дон» станет для молодого талантливого артиста трамплином к новым ролям и настоящей славе.
Евгений Ткачук. Фото: Москино.
Аксинья
«Ветер перебирал на смуглой шее мелкие пушистые завитки. На тяжелом узле волос пламенела расшитая цветным шелком шлычка, розовая рубаха, заправленная в юбку, не морщинясь, охватывала крутую спину и налитые плечи».
1958: Элина Быстрицкая
На эту роль пробовалась, и вполне успешно, Нонна Мордюкова. Но кандидатура Быстрицкой показалась Шолохову более подходящей. Перед съемками выросшая в городе и весьма субтильная актриса набирала вес, училась носить воду на коромысле, ездить верхом. Впоследствии казаки приняли ее за свою и даже предлагали сменить имя на Аксинья Донская.
2015: Полина Чернышова
Для недавней выпускницы Щукинского училища это первая роль в кино. По словам актрисы, обошлось вообще без проб. Режиссер частенько приходил в Щуку, где училась его дочь Дарья, на студенческие постановки – так и приметил свою Аксинью. Девушка вживалась в роль предельно ответственно: чтобы сыграть роды, она отправилась в роддом понаблюдать, как рожают другие.
Полина Чернышова. Фото: Москино.
Наталья Коршунова (жена Григория Мелехова)
«Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая розовеющая ямка. Под зеленой кофточкой, охватившей плотный сбитень тела, наивно и жалко высовывались, поднимаясь вверх и врозь, небольшие девичье-каменные груди, пуговками торчали остренькие соски».
1958: Зинаида Кириенко
После «Тихого Дона» актриса обрела невиданную популярность. Говорят, роковой красоткой был очарован сам Феллини. Съемки давались ей нелегко: очень уж требовательным был режиссер Герасимов. В какой-то момент у Кириенко сдали нервы, и она в сердцах выкрикнула: «Не нужны мне ваш ВГИК и ваша Москва, и ваш Шолохов, и ваш «Тихий Дон», и ваша Наталья!» Но Герасимов ее, конечно, никуда не отпустил.
Зинаида Кириенко (в круге). Дарья Урсуляк. Фото: кадр из фильма, Москино.
2015: Дарья Урсуляк
Сергей Урсуляк не из тех режиссеров, что тащат из картины в картину ближайших родственников. Его дочь Дарья попала в фильм волей случая. Рассказывают, что на пробы не пришла актриса, претендовавшая на роль Натальи. Режиссер попросил оказавшуюся рядом дочь помочь – подать пару реплик партнеру. Дарья оказалась настолько органичной, что режиссер решил, что Наталью больше искать не надо.
ИЗ ИСТОРИИ ВОПРОСА
Впервые «Тихий Дон» экранизировали еще в 1930 году – это был немой фильм Ольги Преображенской и Ивана Правова. В 1933-м он был озвучен.
Долгие годы идею снять свою версию «Тихого Дона» вынашивал Сергей Бондарчук, получивший благословение самого Шолохова: фильм Герасимова устроил писателя не полностью. Съемки совместной российско-итальянско-британской картины были завершены в 1992 году. Ключевые роли достались иностранцам – так, Григория сыграл Руперт Эверетт. Уже смонтированную картину у компании-производителя конфисковал банк-кредитор. Режиссер умер, так и не увидев свой 10-серийный телефильм, не увидели его и зрители. После долгих переговоров российская сторона выкупила рабочие материалы, из которых сын режиссера Федор Бондарчук смонтировал свою версию фильма. В 2006 году его показал Первый канал.
Источник