Почему у моряков серьга в ухе
Inna Beseder 3 года назад По поводу серьги в ухе моряка есть разные версии. Взять тех же пиратов. Они носили в ухе серьгу на случай стихийного бедствия, кораблекрушения. Если пират оставался жив, то мог продать серьгу, которая была всегда золотой и достаточно тяжёлой и некоторое время прожить. А если пират погибал, то нашедшие тело, могли похоронить его по-человечески, взяв серьгу в качестве оплаты на погребение. У обычных моряков вдевали серьгу после прохождения под парусами сложных морских участков. Например, мыс Горн.Ну и много других тяжёлых переходов, где неблагоприятные погодные условия и море почти всё время штормит. автор вопроса выбрал этот ответ лучшим РУДЬКО 4 года назад Керченские рыбаки- промысловики, обошедшие по полмира, рассказывали мне, что за пролив Дрейка, вернее за его прохождение, дают серьгу, ну, или дают право её носить в левом ухе. Сам видел неоднократно взрослых уже мужчин с этим аксессуаром .Пролив Дрейка- очень сложный для судоходства участок. yudinvs 7 лет назад Серьга в ухе у моряков в разное время означало разное. В средние века серьга в ухе означала что моряк переходил экватор. Такой моряк мог класть в кабаке ноги на стол. Сейчас серьга в ухе означает что матрос отслужил половину срока (тоже своего рода перешел экватор). Sergeich91 более года назад Вообще значение у этого аксессуара разное, так как в разные времена это и означало совершенно разное. Есть различные версии, к примеру серьгу могли дать за прохождение экватора, точнее за пересечение, то есть это была такая своего рода награда или знак отличия, так как не каждому такое под силу. Ну а есть ещё одна версия, серьга в ухе нужна была для того, чтобы моряк в случае чего смог её продать и прожить на эти вырученные деньги или же его близкие в случае его смерти смогли достойно и со всеми почестями его похоронить опять же продав эту серьгу. Ведь она, как правило, была золотая и с её продажи можно было выручить неплохие деньги. То есть она предназначалась как бы на “чёрный” день. dred70 4 года назад Есть две версии того, за что моряк получал право носить золотую серьгу в ухе. Первая. Такое право давали на собрание моряков тем, кто пересек экватор. Вторая. Тем, кто обогнул мыс Горн, где погода очень неприветлива и практически все время шторм. Стоит сказать, что раньше корабли имели парусную оснастку, поэтому плавание в шторм представляло большую опасность, чем сейчас, когда на них установлены двигатели, что очень облегчает позволяет управление кораблем даже в плохую погоду. 48527581292418 более года назад Всем известен имидж бывалого моряка прежних времен- с серьгой из золота в ухе. Есть пара версий этого явления:
Красное облако более года назад Версий несколько. Серьга в ухе могла означать что этот моряк уже пересекал экватор. Раньше (во времена парусников) такое путешествие было довольно опасным и длительным. Или же моряк обогнул мыс Горн, там довольно длительное время штормит и это опасное плавание. yudgin 3 года назад Это говорит о том , что если моряк умрет, то его похоронят именно на деньги от серьги, то есть это его похоронные деньги, никогда он не пропивал серьгу , хотя бы и был одет в рубище. Кроме того , серьга означала что этот человек определенно богат и влиятелен в своей сфере. Особенно почетным всегда считалось пересечение экватора в точке начала отсчета широты и долготы – в нулевом градусе, то есть в точке, которая у моряков называется “центром Земли” или “золотой точкой”. В эпоху парусного флота моряки, пересекшие экватор в этом месте, получали право носить золотую серьгу в левом ухе и сидеть в портовых кабачках, положив ногу на стол. Если же моряку доводилось еще и неоднократно огибать мыс Горн, то “Совет старых морских волков” награждал его специальным дипломом и серьгой, на которой были изображены мыс Горн и созвездие Южного Креста. Такой моряк имел право.. . красить ноготь на мизинце левой руки, что вызывало зависть у моряков, не имевших этих “привилегий”.Так что серьга у моряков означала практически ритуал. а3 более года назад Давным давно, когда моряки ещё плавали на парусных судах, серьга моряку полагалась за опасное путешествие. Например, если моряк проходил через мыс Горн и он был по левому борту – серьгу носили слева, если по правому борту – то справа. Для пиратов серьга в ухе была чем-то вроде ордена и означала, что носитель её отчаянный малый и даже принимал участие в вооружённом захвате корабля и чем большего размера серьга – тем чаще в жизни этим занимался её владелец. владсандрович более года назад Чаще всего моряк ее носил для того, что бы в экстренных ситуациях, мог оставшись без ничего, продать эту самую и прожить на суше, если вдруг его судно потерпит кораблекрушение, а если вдруг погибнет, то на эти средства с серьги, предполагается что его должны похоронить. Еще есть версия что если моряк пересек экватор, то он тоже имеет право носить серьгу и многие это делают. 357689092 более года назад Есть несколько версий по этому поводу. Одна из версий – моряки носили серьгу в ухе на случай, если с ними что-то случиться. При необходимости можно было продать эту серьгу и выжить. В случае смерти моряки могли рассчитывать на нормальное погребение. Другая версия намного разнится – это означает, что моряк пересекал экватор. [пользователь заблокирован] 7 лет назад Если в правом ухе, то это значит что моряк может долго обходиться без женчин. Знаете ответ? |
Источник
Ольга
Гений
(51040)
13 лет назад
Особенно почетным всегда считалось пересечение экватора в точке начала отсчета широты и долготы – в нулевом градусе, то есть в точке, которая у моряков называется “центром Земли” или “золотой точкой”. В эпоху парусного флота моряки, пересекшие экватор в этом месте, получали право носить золотую серьгу в левом ухе и сидеть в портовых кабачках, положив ногу на стол. Если же моряку доводилось еще и неоднократно огибать мыс Горн, то “Совет старых морских волков” награждал его специальным дипломом и серьгой, на которой были изображены мыс Горн и созвездие Южного Креста. Такой моряк имел право.. . красить ноготь на мизинце левой руки, что вызывало зависть у моряков, не имевших этих “привилегий”.
Умняшка
Искусственный Интеллект
(137841)
13 лет назад
Серьги из драгоценных металлов носили моряки. Их профессия была опасна, они часто погибали в океане, и их мертвые тела иногда прибивало к берегу. Тот, кто находил труп, закапывал его и забирал серьгу. Как плату за похороны.
Раиска
Мыслитель
(5053)
13 лет назад
Во- первых есть примета- если у мужчины серьга в ухе, то он не утонет. А про моряков читала, что это от пиратов пошло – по количеству захваченных кораблей, а у подводников- потопленных.
Grey Stranger
Знаток
(437)
13 лет назад
Андрюха необижайся , но серьгу вешают не за это !!!
Это древняя пиратская традиция (в чест Дрейка) , серьгу получает маряк который в первый раз в жизни проходит пролив Дрейка (между Южной Америкой и Антарктидой) , погода там полная ж….а.
Вот так – то !!!Моряки !!!
Пользователь удален
Мудрец
(14673)
13 лет назад
История серег уходит корнями в глубокое прошлое, но отношение к этим украшениям не всегда было однозначным.. .
В средневековой Европе мужским серьгам свойственны периоды взлетов и падений. В XIII в. католическая церковь запретила изменять тело, сотворенное “по образу и подобию”. Этот запрет коснулся и прокалывания ушей. Но в то время как законопослушные переставали носить серьги, не боявшиеся гнева божьего пираты, воры и цыгане, не спешили отказываться от этого украшения. Причины для ношения серег у этих категорий граждан были разные. Цыгане, например, продевали в ухо серьгу мальчику, родившемуся после смерти предыдущего ребенка. Воры демонстрировали серьгой бесстрашие перед церковным судом и принадлежность к социальному “дну”. Каждая серьга у пирата означала взятый корабль. Но и обычные мореходы носили серьги – в этом случае кольцо в ухо продевалось после пересечения экватора. Такой моряк имел право в портовых кабаках безнаказанно класть ноги на стол!)) )
Особый смысл в серьгу вкладывали казаки. В левом ухе ее носил единственный сын у матери-одиночки, в правом – единственный сын у родителей, в обоих ушах – последний в семье, кормилец и продолжатель рода. По казачьей традиции, превыше всего почитающей семью, атаман или есаул должен был оберегать такого человека. Даже в самую лихую годину войны его не имели права подвергать смертельной опасности, посылая в пекло битвы.
Эпоха Возрождения реабилитировала опальные украшения. Официально запрет не был снят, просто о нем предпочли “забыть”. Существует портрет французского короля Генриха III. В левом ухе у монарха – серьга.
На Руси со времен древних славян и вплоть до XII в. мужчины носили одинцы – так называли одиночные мужские серьги. Существовало даже определение для мужчины, носящего серьгу, – серьгач. Но в эпоху боярства от прокалывания ушей отказались. В Петровскую эпоху мужские серьги тоже не пользовались популярностью. Не было смысла надевать их под длинные парики. Тогда только дворовый люд носил так называемые “холопьи серьги” – знак принадлежности определенному хозяину. Во время правления Елизаветы, когда парики стали короче, мочки придворных щеголей снова украсились серьгами.
Среди военных серьги вошли в моду во времена правления Павла I . Причем это были именно женские серьги. Русские женщины, чтобы уберечь солдат от шальной пули, дарили им свои серьги, что подтверждает пословица: “Для милого дружка не жаль сережки из ушка”. Женские серьги оберегали и младенцев мужского пола – их использовали в качестве оберега, чтобы обмануть злых духов. (Считалось, что черные силы вряд ли заинтересуются малоценными девочками. ) Так сережки стали мужским талисманом.. .
Николай Кириленко
Ученик
(140)
4 года назад
Grey Stranger Знаток мнение позволю подтвердить и уточнить : первый раз прошёл пролив Дрейка -разрешено носить серьгу в ухе, с которой стороны был в это время мыс Горн, после второго раза – разрешено не стричь ноготь на левом мизинче, после третьего раза- боцмана нахер посылать. И кстати это всё-традиции парусного флота.
Александр Реутов
Ученик
(155)
4 года назад
Выскажу свою версию, ни в одном из ответов она не прозвучала, она имеет право на ” жизнь”.
Буду говорить за русских моряков.
Как там было у басурман, не могу знать.
Бывало в портовых кабаках моряк мог пропить даже всю одежду но серьгу НИКОГДА!!!
Серьга в ухе у моряка это как бы плата за то чтобы похоронили по христиански.
Если корабль потерпел крушение и труп выбросило волной на берег, то прибрежные жители похоронят моряка честь по чести, взяв в уплату серьгу.
В это свято верили русские моряки.
Михаил Бобрешов
Знаток
(430)
4 года назад
У цыган это был семейный ритуал. Пираты же имели свои различия поэтому и носили серьги в соответствии со своим чином, положением на корабле. Например, серьга в ухе показывала чин у казака и его положение в семье. Например, князь Светослав носил серьгу в мочке левого уха, из золота с рубином и двумя жемчужинами по бокам от него. Рубин значил кровь народа, который доверил князю свою защиту, две жемчужины значили мужское и женское начала, т. е. судьба будущих поколений. Носить такую серьгу имел право только князь, воеводы носили золотые серьги, рядовые дружинники — серебряные. Таков был порядок.
Источник
Когда и почему моряки стали вешать серьгу в левое ухо я точно не знаю. Бывалые же в курилке рассказывали, что традиция эта появилась во времена парусного флота, когда европейцы сыскали путь сначала в Индию, вокруг мыса Доброй Надежды, а потом и в Тихий океан, вокруг мыса Горн. Мол, поскольку в тех широтах штормовых дней много больше, нежели штилевых, то торговые суда и военные корабли как тонули в тех “ревущих сороковых”, так и будут тонуть, причём много чаще, нежели ещё где-то на планете Земля. Мол, потому-то проход мысом Доброй Надежды или мысом Горн считался и считается среди моряков если и не очень крутым подвигом, то как минимум поводом заявить с гордостью: “Я там был!”
За мыс Доброй Надежды моряк и получал право на ношение серебряной серьги. А за мыс Горн ‒ золотой. В левом ухе.
А ещё бывалые рассказывали, что в парусные времена наличие серебряной серьги в левом ухе давало право её владельцу на бесплатную кружку пива в любом портовом кабаке. Наличие же золотой позволяло моряку упиться до упаду. Бесплатно.
Вот
.
В 1993-м году серебряная серьга появилась и в моём левом ухе.
До того года я уже несколько раз прошёл мысом Доброй Надежды, но серьгу вешать не стал. По разным причинам. Главная из которых ‒ пиво не любил. По простоте крестьянской предпочитая ему водку, самогон или спирт. Которых в буржуйских кабаках и днём с огнём не сыщешь. Ну и нафиг мне серьга та?
Да и чересчур стрёмно было в советские времена быть моряком-комсомольцем и иметь серьгу. Тем более что за неё во дворах «областного центра со столичной судьбой» можно было и огрести серьёзно. А в кабаках ‒ тем более. А в моей любимой “Чёрной моли” ‒ и до инвалидности включительно. И потому осмеливавшиеся на серьгу моряки при входе в кабак тот тут же начинали орать:
– Я ‒ моряк, а не говносек!
Что опосля и я кричал. Да под приветственные возгласы любителей халявы и просто стрёмной жизни.
Вот.
Тогда же, в 93-м году, мы немного тонули. В Бискайском заливе. Всю ночь. В 12-бальный шторм. Когда в одном из трюмов порвались крепёжные цепи контейнеров.
Обретя свободу связка в две дюжины контейнеров начала скользить по раскачивающейся палубе трюма. От борта и до борта. Ну и пробила в правом борту дырень шириной около 10 метров. А может и больше. Из-за хлынувшей в трюм воды и расклинившихся возле пробоины части контейнеров судно завалилось на бок. Сначала на 10 градусов. Потом на 20. Потом на 30. И далее продолжало крениться.
Маслопупы запустили насосы и начали откачивать поступающую в трюм воду. Однако вода в трюм поступала быстрее, нежели качали насосы. И с каждым градусом крена ‒ всё шустрее и шустрее.
А потом из распахнувшихся дверок растерзанных болтанкой контейнеров начали вываливаться находившиеся там мешки. В мешках был кофе. Зелёный. А несколько нерасклинившихся контейнеров продолжали кататься по палубе, повреждая мешки те и перемешивая их содержимое с поступившей в трюм забортной водой. Те зёрна и забили напрочь сетки-фильтры насосов. В итоге помпы заработали вхолостую. Качать качают, а воды на выходе нет. Маслопупам пришлось снимать сеточки с насосов и шустро чистить всю систему. Потом собирать заново. Уже без сеточек. Ан, вода в насосы так и не пошла, поскольку кофе уже метровым слоем накрыл шпигаты трюмных льял (канализационных стоков), перекрыв ток воды и в льяла, и к помпам. Поверх же кофе вода всё прибывала и прибывала, потихоньку сочась и в машинное отделение, и в соседний трюм.
Впрочем, узнали мы о том лишь тогда, когда наш не страшащийся ни чёрта, ни бога боцман, перекрестившись, метнулся в громыхающий трюм, разведал страсть ту, выскочил как ошпаренный и резюмировал, отдышавшись:
– Жопа!!!
Тогда-то мы и вздрогнули.
Вода же продолжала прибывать.
Крен продолжал увеличиваться.
Французский Брест продолжал посылать нас по-французски вежливо нахрен, запрещая заход в их военную базу.
А до кучи к тому и из машины заблажили на мостик, что в двигателе из-за крена масло не попадает на их кривошатунную беду, что начался перегрев цилиндров, и что скоро те закипят, а потом заклинят… Мол, эй вы там, наверху, мы вас предупредили.
Капитан поскрёб за ухом. Отдал рулевому команду держать судно носом на волну, а экипажу не паниковать, мол, не первый раз тону, а второй, мол, выкарабкаемся.
После чего и кинул клич палубной команде: найти двух добровольцев и послать их в полузатопленный трюм, с лопатой и люстрой. Чтоб один люстрой светил, а другой льяльные шпигаты из-под зёрен кофе откапывал. И полуторку спирта “Рояль” на это дело выставил, мол, ради подвига ‒ не возбраняется! И сам стакан накатил. А потом лбом в тёмный иллюминатор уткнулся. И замер.
Ну я и вызвался. И Лёха, друг мой.
У того уже был ребёнок. А у меня жена беременной ходила. Вот и подумалось: родит, никуда не денется.
А остальные холостяками были. Только-только после училищ.
Боцман же принял на себя руководство нашей спасательной операцией. Он, было, первым в трюм вызвался, но капитан не пустил его, резонно заметив:
– А кто пластырь заводить будет, коль и в другом трюме контейнеры поедут?
Вот.
А накануне потопа того один из матросов купил малым оптом дюжину серебряных серёжек типа колечко. Жене. Ну и говорит нам с Лёхой:
– Давайте я вам уши проколю, чтоб вы ‒ как и положено! ‒ в серьгах на тьму пёрли.
Я хмыкнул, не уразумев, кем положено. И отказался, мол, нафиг-нафиг, мол, уколов боюсь.
А Лёха ответил:
– Коли!
Тот зажигалкой и капитанским спиртом продезинфицировал иглу, проколол ему мочку уха и ниточку вставил.
– А серьга? ‒ изумился Лёха.
– А серьгу потом вобью, когда спасёмся… когда вы нас спасёте! Да и ухо подзажить должно…
Дружно поржали над удачной и своевременной шуткой.
Потом разлили по стаканам капитанский спирт.
Я попросил не разводить, поскольку лопата по жребию мне досталась.
Выпили.
– Ну пошли! ‒ сказал Лёха, с ниточкой в ухе.
– Погодь! ‒ отвечаю, рассматривая его покрасневшую мочку, ‒ Как-то не по-товарищески получается: ты с серьгой после потопа будешь, а я ‒ нет?
Ну и говорю владельцу серёг тех:
– Коли и мне!.
А так и окунулись в ужас потопа того. И красоту его. Да с верёвочками в ушах.
В трюме Лёха повис на скоб-трапе, одной рукой держась за его балясину, в другой держа люстру на три лампы и освещая мне фронт работы. А точнее ‒ поле битвы. Ну а я лопатой махал. Словно Илюша Муромец мечом. Каждые три минуты отступая под натиском превосходящих сил перекатывающегося с борта на борт цунами, карабкаясь по скобам трапа к Лёхе и замирая там на полминуты (насколько можно было замереть при бортовой качке от 20 градусов налево до 40 направо; плюс ‒ килевая: вверх вниз, вверх вниз, вверх вниз…). Затем шустро спускался и снова принимался махать мечём-лопатой, откапывая шпигаты те. Параллельно работе переживая, чтоб Лёха ни сам не сорвался, ни люстру не уронил. Ибо без его люстры и я не воин, а кусок мяса слепого. Разумного, но слепого. Если люстра погаснет, то мне во тьме трюма дорогу к трапу не найти! И Лёха это понимает. И потому держит люстру как ребёнка родного. И даже крепче. Ибо в моих руках уже и не лопата, а средство спасения всего экипажа. И его в том числе. Так что нам друг без друга никак. Мы с ним оба словно два “ишачка” среди немецких “мессеров”: я ‒ ведущий, он ‒ ведомый; пока в паре ‒ хрен возьмут…
Тут мысли эти пресекает очередная несущаяся справа налево волна. И я снова отступаю перед многотонным валом жидкой соли. И перед несколькими обезумевшими контейнерами, что никак расклиниться не могут в каком-либо укромном уголке трюма, а продолжают носиться от борта до борта по гладкой палубе трюма: бабысь… бабысь… бабысь…
При соприкосновении контейнеров со встречным-поперечным железом трюма вспыхивают такие искры-молнии, что три лампы Лёхиной люстры меркнут в их сполохах. Мне снова приходится сайгаком скакать к товарищу своему, стараясь головой не побить лампы люстры его. Затем снова вниз. Снова махаю лопатой. Уже с остервенением. На!… На!… На!…
Наконец из-под зёрен кофе появляется сетка шпигата! Ура!!! Но опять приходится ретироваться на трап. Замираю. А в это время вал воды накрывает шпигат и раздаётся долгожданное “У-у-у-ф-ф-ф…”. Это вода пошла в льяла. А оттуда ‒ в насосы. А оттуда туда, откуда и пришла, за борт.
Но недолго радость наша длится. Следующий поток перемешанной с кофе морской воды опять накрывает шпигат тот и спасительное “У-у-у-ф-ф-ф…” затихает.
Снова вниз. Снова лопата. Лёха держится, светит…
А через час нас сменила пара товарищей наших холостых. И каждый ‒ с серьгой в левом ухе. Несмотря на то, что не ходили вокруг Африки. Мол, посовещавшись решили, что за победу над потопом при Кладбище кораблей, как моряки называют Бискайский залив, серьгу тоже можно носить.
Да и полетели на страсть ту, будто пара новеньких “ишачков” на измотанную нами стаю “мессеров”. Далее изматывать.
А потом и ещё двое с такими же серьгами на потоп тот пошла. Добивать.
А потом было утро. И французское “добро” на заход в Брест.
Продержались!
Выстояли!
Победили!
Почему и серьги свои как медали носили.
***
Источник