Почему у осла длинные уши читать

Царь Мидас долгие годы правил Фригией и накопил множество золота от своих подданных. За что бы он ни брался, всё превращалось в золото, и от его дел на земле не оставалось иного следа, кроме умножения золота в царских подземельях. Поэтому неудивительно, что в один прекрасный день у Мидаса выросли ослиные уши. Царь поначалу не очень заволновался – у него, бывало, и раньше то нарост какой вылезет, то бородавка вскочит, – но на всякий случай одел свою голову в блестящий пехотный шлем. Пусть граждане думают, что он затевает войну. Да и давно он уже хотел объявить войну – несправедливости, нищете, болезням, старости и, может быть, самой Смерти. Но, поразмыслив как следует, он решил для начала объявить войну сытости. Это же невозможно наблюдать, как по улицам столицы шествуют довольные, улыбающиеся, сытые горожане и на их плащах едва сходятся золотые застежки. Вот-вот, у них ведь еще есть золото! И это золото можно с них взять. На городские рынки были посланы глашатаи с воззванием: «Человек, который ест больше, чем ему нужно, обкрадывает страну и Мидаса. Мидас может все, но он не может похудеть за отдельно взятого человека». Стражникам было велено задерживать толстяков и сдирать с их плащей золотые застежки в пользу казны.
Между тем, шли дни, а царские уши не уменьшались. А царь был мужчина южный, волос имел быстрый и вскорости порядочно оброс. Пришлось ему вызвать старинного своего цирюльника. Царь снял перед ним шлем, помолчал немного и спросил:
– Уши видишь?
– Да, мой господин, – ответил остолбеневший цирюльник.
– Разболтаешь об этих ушах – лишишься своих. Ну, и предмета, из которого они растут, разумеется. Понял?
– Так точно, о Царь Царей, – пролепетал цирюльник.
Сделав свою работу, цирюльник поспешил из царских покоев, полный решимости свято хранить новую государственную тайну. Но ночью что-то стало ему нехорошо. Он проснулся и почувствовал, как его распирает знание. Ослиные уши будто бы поселились внутри него, кололи почки и селезёнку, запутывались в кишках, стискивали лёгкие и не давали дышать. Ближе к рассвету он встал с постели, стараясь не разбудить жену, прокрался по ночному городу, не замеченный никем из сограждан, и направился к берегу озера, покрытому пышными тростниками. Он наугад выбрал тростинку и прошептал ей: «У царя Мидаса ослиные уши». И в этот момент он почувствовал, как на голове его что-то растет. Он подошёл к воде и посмотрел на своё отражение. Ужас охватил его: из его головы торчали ослиные уши, такие же, как у Мидаса! В панике он убежал в густые дубравы, три дня питался там желудями, спасался на деревьях от кабанов. Наконец, грязный и измождённый, кое-как замотав голову тряпкой, постучался он во дворец, ибо решил, что больше ему идти некуда. Царь поселил его в подземелье, в еще свободной от золота кладовой.
А вскоре к тому же озеру пришёл музыкант, желая найти себе тростинку для новой флейты. Это был знаменитый, чтимый флейтист. Но в последнее время у него что-то не ладилось с музами. Он стал повторяться, его слава начала блёкнуть. Он очень рассчитывал на новую флейту. Он надеялся создать свежую, неслыханную музыку. Долго он бродил среди тростника, обдирал себе руки, проваливался по щиколотку в воду. Наконец, он нашёл нужную тростинку. Она пела на ветру вместе со всеми, но не как все. Ему чудилось, что она хочет сказать что-то осмысленное. Он срезал тростинку, принёс ее домой и превратил во флейту.
На следующий вечер был назначен большой концерт в главной столичной консерватории. Наш флейтист вышел на сцену, поднёс к губам флейту, и она… запела человеческим голосом: «У царского брадобрея ослиные уши!» Музыкант почувствовал что-то неладное, какой-то странный зуд по краям своих ушей. Через несколько мгновений зал единым голосом выдохнул: «У флейтиста – ослиные уши!»
Надо было видеть дальнейшее. Весь зал стал прорастать ослиными ушами – так дикий чеснок пускает свои стрелки на весеннем лугу. Зрители гыгыкали, показывали пальцами на соседей, тряслись от хохота – пока не осознавали, что на их собственных головах красуются точно такие же длинные, прямые, покрытые короткой серой шерстью уши. Публика опрометью повалила на свежий воздух. Родовитые граждане, столпы общества бежали по улицам, прикрывая уши руками. Но рук было недостаточно, чтобы прикрыть такие уши. Каждый встречный прохожий гоготал над их несчастьем и тут же обнаруживал ослиные уши на своей голове. Редкое природное явление на глазах превращалось в эпидемию. Через 48 часов зараженными оказались почти все фригийцы.
Правительство Мидаса затаилось, как оно всегда делало в критические для страны минуты. Наконец, через две недели были приняты важные решения. Правительство признало повальное ослоушие фригийцев как свершившийся факт. В гербе царства появился осёл, а Бог-Осёл был объявлен главой фригийского пантеона. Была создана новая правящая партия «Ослиная Фригия», которую возглавил Мидас. Сам он, впрочем, в нее не вступил, поскольку как раз у него ослиных ушей официально не было. Заодно была введена ежегодная поушная подать в размере одной золотой монеты за каждое ухо.
Коммерция среагировала мгновенно. Не успело правительство прийти в себя, как ханьские торговцы уже стали предлагать цветные шёлковые ленточки для украшения дамских ушей и традиционные фригийские колпаки с ушными прорезями. Чуть позже начала осмыслять происходящее и местная интеллигенция. Одни считали, что постигшее страну обосление – это иноземная зараза, проникшая через беззаботно раззявленные границы, бороться с которой можно только праведной жизнью и усердным поклонением старым богам. Хирургический путь был тут же отвергнут: один художник попытался отрезать себе ухо, так у него вырос еще и хвост. Другие утверждали, что ослиные уши есть великое преимущество фригийцев перед другими народами, ведь они позволяют внимательнее постигать природу вещей и лучше слышать приближение неприятеля. Они приводили строки старинного поэта: «Не понять умом великую Фригию, только ухом можно ее услышать». Третьи смело заявляли, что ослиные уши – это древнее проклятие, тяготеющее над фригийским народом, следствие трехсотлетнего хеттского господства, и что у фригийцев всегда были такие уши, просто раньше этого почему-то не замечали. «Фригийская душа – тысячелетняя ослица», так они говорили. Тупость, упрямство, косность фригийцев приписывали они этой анатомической особенности.
Были еще и четвертые, которые говорили, что все беды, включая ослиные уши сограждан, происходят от золота, в чрезмерном количестве скопившегося в царских сундуках. Мол, стоит раздать это золото простым людям, как уши народные снова примут привычный размер и форму. И вот они-то и победили. Собрав большую толпу, они ворвались в царские подземелья, походя убили цирюльника и выволокли всё золото на улицы. Ещё несколько дней можно было видеть, как странные человечки с длинными серыми ушами, будто бы муравьи, на тележках, в фартуках и просто горстями растаскивают золотые монеты и слитки в разные стороны. Царя Мидаса определили под домашний арест, оставив ему малочисленную прислугу и блестящий шлем, в котором восставшие на глазок не нашли ничего ценного. Ханьские торговцы за несколько дней сделали трехлетнюю выручку, распродали всю свою галантерею, погрузили золото на множество повозок и ушли на юг, вослед журавлиным клиньям. А жители Фригии как носили ослиные уши, так и продолжали носить.
В скором времени пришёл великий завоеватель Искандер. Он приказал выстроить всех горожан на главной площади. Они увидели в своих рядах и бывшего царя Мидаса, который снял неизменный шлем и стоял, как все, вытянув ослиные уши по стойке «смирно». Пока его писари делали населению перепись, Искандер проехался вдоль рядов на красивом белом скакуне, потом остановился восле постамента, оставшегося от поверженной золотой статуи Бога-Осла, сказал «Капитальные красаувчики, жи есть!» и смачно сплюнул на выветренную брусчатку. Оставив в городе гарнизон и повелев собирать с жителей по три золотых за каждое ухо, он повёл свои войска дальше, на Сузы и Персеполис.